Луиза некоторое время восстанавливала дыхание — изученные здесь упражнения прекрасно помогли. Наконец, справилась с волнением и ответила ровным голосом:

— Я надеюсь, что меня все-таки отыщут свои. Ректор Осман и профессор Кольбер. И моя мать не последний маг. А искать меня будут здесь, ведь пентаграмма замкнулась именно в этот мир.

Заговорил крепкий, мордатый гость:

— Так почему ты не сидишь тихо и не ждешь спасения? На кой черт ты ввязалась в смертельную драку? Это же не твоя война?

Девушке Луиза ответила бы, что ее не сильно-то спрашивали. Загнали в сканер, ужаснулись результатам — и решили, что на море только ла Вальер и не хватает. Но мордатому…

— Меня не учили ни рыться в помойках, ни жить чужой милостью! Моя мать — Карин Стальной Ветер!

* * *

Ветер над Римом теплый, да и море поблизости ласковое. Двенадцать минут монорельсом — и вот оно. Тирренское, Адриатическое, Ионическое, Балеарское — все Средиземное, все — колыбель цивилизации. Здесь люди нарисовали глаза на легендарном «Арго» в начале времен. Сюда отступили в конце — как в донжон осажденной крепости. Ангелы сюда не прорывались. Корабли Тумана сильно не буйствовали: размах не тот, не Атлантика или там Тихий, где флот в сорок вымпелов можно со спутника день искать.

А глубинников сюда попросту не пустили. В Гибралтаре построили громадную дамбу, воткнули в нее неимоверные турбины — и начали получать полтораста гигаватт ежегодно. Потому как вода из Средиземномоского бассейна испаряется. Уровень падает — Атлантика восполняет. Ну, и попутно турбины крутит. А пролезть через работающую турбину живым никакой глубинник не в силах.

Так что морем тут можно любоваться — а не настороженно всматриваться в него оптикой, да полосовать радарами почем зря. И гулять по набережной можно, пожалуй, только здесь.

— … Это вы отлично придумали, мистер… Э…

— Бонд. Джеймс Бонд.

— А, понимаю. Ну так, прекрасная идея — собрать конференцию.

— Но вы издадите сборник докладов? Официально, «с тиарой и ключами»? Мне надо предъявить шефу хоть какой-то результат!

— Ничего себе: какой-то! Первая с начала войны встреча Святого Престола и острой науки. Доктор Акаги, вы тоже считаете нашу встречу проходным эпизодом?

Рицко Акаги рассеяно прижмурилась на садящееся солнце. Она нескоро привыкла быть кораблем — но уж когда привыкла!

— Ваши позиции не пошатнулись со времен процесса над Галилеем, — ответила она. — И анафема Гавайского Госпиталя только подтвердила их. Я ведь предана вашему проклятию… Анафеме… Вместе с госпиталем. Но, едва прижало, вы зовете меня на эту конференцию. Подобное в истории уже много раз было. Скучно! Цепляться за прошлое можно сколько угодно — все равно смоет. Я не считаю нашу встречу проходным эпизодом, потому что для меня она не изменила ничего вообще.

Собеседник засопел, оглаживая красную крылатку:

— Мы консерваторы не просто так. Покой нужен как инструмент долгосрочного планирования и выполнения долгосрочных проектов.

— И что у вас был за проект? Крестовые походы? Христианизация Японии? Уничтожение всех, попавших в руки, текстов майя? Костры и реки крови во имя господне — это единственное, что можно предсказать в любой вашей затее.

Клирик не сдался:

— Все это было. Но любые общественные формации, как мы видим за две тысячи лет, ничуть не лучше нас. Наш проект — воспитание человека христианского. И вот он вполне себе удался. В отличие, скажем, от проекта большевиков.

Удивилась не только Акаги, но и Джеймс:

— Вы считаете, удалось?

Кардинал покачал круглыми щеками:

— Вполне! Христианская мораль, правила поведения, модель семьи — распространились по всей Земле и везде считаются образцом, к которому надо стремиться.

— Это заслуга Диснея и Голливуда, — пожал плечами Джеймс.

— Но это есть. Это факт! И теперь все большее число людей разочаровывается в науке — ведь ее ошибки, ее переоценка собственной силы привели Землю едва не к гибели. Акаги-сан… Скажите честно: где бы мы были без Свитков? Ведь работы по противодействию Ангелам начались после расшифровки пророчеств. Давать прогноз на две тысячи лет и ошибаться всего на пять лет пока что может лишь отец небесный. Наука погоду на три дня вперед предсказать не в силах.

— Пока да, — согласилась Акаги все тем же безмятежным голосом, — но наука понемногу подбирается к понятию бога. Тем же методом, каким был вскрыт антикиферский механизм. Как только мы сами учимся создавать нечто, в тот же миг мы получаем возможность видеть в мире следы действия этого «нечто», либо его самое. И вот мы — дети Тумана. Бессмертны. По меркам любой средневековой страны — всемогущи. Остановить болезнь? Наслать болезнь? Рассеять армии? Победить неграмотность? Исторгнуть воду из скалы? А уж сорок лет поводить кого-нибудь по пустыне — только дайте повод!

— И что теперь? — Джеймс явно заинтересовался. — Сам факт наличия религий как доказательство палеоконтакта?

Солнце село, и прохладный ветер захлопал широкой мантией кардинала-камерленго.

— Вот уж умирать на кресте за чужие грехи не собираюсь точно, — сказала Рицко. — И вообще, понятие «ками» нам подходит куда больше. Мы — карпы, проплывшие реку от устья до истока, против течения. Только мы при этом еще и выкопали русло реки. Как побочный эффект.

— Ну да… — кардинал вздохнул. — Аугментируют лишь тех, кому грозит немедленная смерть, и кто достаточно ценен. Вход в рай снова через погибель земной оболочки… Знаете, я завидую необразованным людям. Они могут легко швыряться простыми словами. И так же легко рассудить любую тяжбу… Я проклят: не могу не думать. Но должен-то я прежде всего верить. Рано или поздно это порвет меня на части… Ступайте с миром, да хранит вас господь на путях ваших. Я же вернусь во дворец.

По плавному жесту кардинала к гуляющим подкатила черная блестящая машина; и вежливый молодой человек в безукоризненом костюме, приглашающе откинул толстую бронированную дверь. Кардинал поместился в лимузин; дверца скрыла его; огни отъехавшей машины растворились в неплотном потоке таких же.

— В одну и ту же реку дважды не войдешь, — произнесла Рицко задумчиво. — Цезарь и этот их апостол Петр плыли когда-то по этим водам. Тут недавно корабль нашли. Римский торговец со свинцовыми ядрами для пращей.

— И что? — спросил Джеймс только чтобы поддержать беседу. Акаги хихикнула:

— Институт физики дал деньги на подъем. За треть свинца. В свинце выгорел изотоп… Не важно, какой. Так что для облицовки экспериментальных камер древний металл пришелся лучше не надо. Джеймс, вы ведь у меня на борту пойдете в Токио. Так вы уж простите — я в первую, последнюю и единственную очередь